Я извинения принимал и даже отдаривался какой-нибудь… свистулькой. Чисто символически. Мол, извинения приняты.

В общем, все занимались делом. Кто — боевкой, кто — ремонтом, кто — снабжением. А я вот — политикой.

То есть я так думал. А на самом деле настоящая политика началась только тогда, когда пришли хузары.

—…Суртан-тархан! Голос Великого Хакана! Низвергающий врагов! Возлюбленный Господа! Страх неправедных!

Именно так. С восторгом и трепетом. И не только толмач, переводивший титулование хузарского предводителя, но и собственный, тарханов, глашатай.

— Тархан — это не просто воевода, — пояснил мне чуть раньше подумывавший об обрезании свей Фроди. — Тархан — это великий конунг. Победитель. Благороднейший. Выше тархана только большой бек и сам великий хакан Хузарии. Суртан-тархан здесь — это великая честь и великий страх.

Насчет чести не знаю, а касательно страха — согласен. Две тысячи элитной хузарской конницы, примерно столько же вспомогательной конницы угров и почти пять тысяч разноплеменного союзного войска. Такой кодле дружина князя Аскольда — на четверть часа работы. Да и три такие дружины проблемы не составят.

Глянешь разок на этакое конное море, и согласишься. Пугает. Сойдись с такими войско Рагнара, с которым он воевал франков, не берусь угадать победителя. Нет, Рагнар бы точно не проиграл. Но не факт, что этот тархан признал бы себя побежденным.

Для того чтобы привести к повиновению Киев, такая мощь точно избыточна.

Тем более Аскольд, как выяснилось, тоже был встроен в иерархию Великой Хузарии. Числился хаканом здешних земель. Одним из тех, кому Великий Хакан дал право на подобное титулование. Не какой-нибудь тудун-наместник, а более-менее автономный правитель с правом наследственной передачи власти. Что-то вроде младшего князя.

Будучи хаканом, Аскольд имел право не падать ниц перед представителем верховной власти, но склонить голову обязан. Не перед тарханом, который мог при необходимости втоптать его в землю, как матерый тур — возомнившего о себе дикого кота, но перед «голосом» повелителя всех хузар.

Аскольд и поклонился. И сказал, что положено в таком случае. Как там Фроди говорил: «мой дом — твой дом, мой скот — твой…» и так далее.

Пригласил, угостил. Причем всех. Припасы хузарской армии подвозились даже не телегами — поездами[1]. И это было правильно. Иначе этакая орда разорит округу похуже саранчи.

Младший командный состав и рядовых кормили прямо в поле. Сотников и приравненных к ним усадили за столы на подворье детинца. А наивысших — в главном пиршественном зале. Число посадочных мест внутри было ограничено. Но сотни три вполне помещались. Так что помимо степной аристократии и собственно князей киевских за стол пригласили и кое-кого из киевских бояр. В частности, того же Фроди. А еще позвали меня. Причем не одного, а с двумя спутниками, коих я мог выбрать по собственному усморению.

«Это плохо, — сказал мне Бури, мой главный специалист по степнякам. — Если Суртан-тархан узнает, что ты убивал хузар, беды не миновать».

Это уж точно. Я задумался. Есть ли вероятность того, что Аскольд уговорил меня остаться именно поэтому? Чтобы слить заодно и меня и ответственность за нападения на волоках? Нет, вряд ли. Я ведь молчать не стану. Тут же объявлю, что действовал не сам по себе, а лишь в качестве авангарда. И о сговоре Аскольда и Рюрика тоже молчать не стану.

Следующий вопрос: может ли меня кто-то узнать?

«Не кто-то, а кто-то из тех, кого тархан станет слушать, — уточнил Бури. — Он умен, Суртан-тархан. И он знатен. Абы кого слушать не станет».

Так или иначе, но надо готовиться к худшему.

— Ты со мной не пойдешь, — сказал я Свартхёвди. — Если что-то пойдет не так, сразу снимаетесь и уходите. И не возражай. Кому позаботиться о нашем роде, если не тебе?

Этот аргумент брат вынужден был принять.

И Зарю я тоже не возьму. Точно возьму Бури. И… пожалуй, Вихорька. Он — сын, никто не удивится. А еще он умеет выживать там, где таким, как Витмид или Оспак, остается только с честью умереть.

— Не хочу, — сразу отказался Бури. — Не надо мне там быть.

— Больше некому, — возразил я. — Ты лучший. И ты мне там нужен.

Бури задумался. Если он скажет «нет», я настаивать не буду. Не могу. Он — мой человек, потому что сам так решил. Но я не воспринимаю его как подчиненного. Он — со мной, на не подо мной.

— Если я тебе нужен, я пойду, — наконец решил он. — Но хорошего не жди.

Как будто я жду его… Хорошего.

А вот Суртан-тархан был хорош. Ростом невысок, но сложением — истинный воин. И собой хорош. Разве что борода подкачала. Но в хорошем смысле — нуждалась в стрижке. Место он занимал главное. То есть высокое кресло киевского князя. Аскольд же сидел даже не по правую руку, а по левую. С правой стороны располагался еще один хузарин. Тоже большой хан, судя по драгоценному обвесу. И годами постарше: где-то в районе сорока. Взгляд такой, что сразу хочется отвернуться. Или башку снести вместе с глазами. Длилось меньше секунды. Так, мазнул и отвернулся… И снова повернулся. Но смотрел уже не на меня, а на Бури.

Я сразу напрягся. Но Бури даже не моргнул. Черт! А они даже чем-то похожи. И это странно, потому что сосед тархана явно вельможа из высших слоев, а Бури… Хотя что я знаю о своем Бури? Ровно столько, сколько он мне сказал. А сказал он… Практически ничего.

Так, а кто это рядом с Аскольдом? Тоже весь в золотых висюльках, но — другого типа. И стрижка другая.

Встретился со мной взглядом — оскалился. Подцепил с блюда мелкую птичку, жаворонка, скорее всего, запихал в рот целиком и прожевал вместе с костями. Демонстративно. Мол, и с тобой так будет. Ну-ну, мечтай. Хотя если не один на один, а две тысячи на двести…

— Это угорский хан Ксаба, — раздался за плечом голос. — Младший сын угорского хакана Лебедия, двоюродный брат дьюлы Альмоша, нынешнего главы угров. У него под началом две тысячи копий.

Надо же. Угадал. К сожалению.

— Спасибо, Фроди. А рядом с тарханом — кто?

— Не знаю. Кто-то из больших ханов, раз сидит рядом с Суртан-тарханом и не жрец их бога.

— Ульф-ярл!

Аскольд. Что ж, сейчас я узнаю, зачем меня пригласили.

Что интересно, страха не было. Только любопытство. Тем не менее стоит проявить уважение.

Я поднялся.

— Это Ульф-ярл из людей севера, — пояснил Аскольд главному хузарину по-словенски. — Он ходил торговать вниз по реке. И он видел, как воины князя Рюрика били ваших печенегов.

Сука. Как сформулировал. И не возразишь. Сказать, это не Рюрик, это я их поубивал?

Теперь почти все смотрели уже на меня.

Я откашлялся.

— Да. Я видел князя Рюрика на одной из захваченных застав. Потом мы ушли вниз по Днепру, а он остался. И больше я его не видел. Ни ниже по течению, ни на обратном пути.

— Какие товары у тебя были?

Это спросил загадочный хан, сосед Суртана.

— Наши, северные. Меха, кость, воск.

— Почему вернулся?

— Встретил ромейских купцов. Те дали хорошую цену. Своими товарами. Я решил: это лучше, чем идти в Корсуни. Те земли мне незнакомы.

— Ты испугался?

Угр. Командир двух тысяч.

— Я обошел полмира. Воевал с франками, англами, маврами, италийцами. Это научило меня главному.

— Чему же, ярл? — спросил уже тархан.

— Человек должен сам выбирать, где и с кем ему сражаться. Если он хочет увидеть, как обретают силу его сыновья. Я хочу.

— Ха! Я убиваю врага там, где я его настиг! — воскликнул угр. — Это называется храбрость!

— Это называется: большое войско. — Я взял со стола кубок с вином. — Пью за тебя, низвергающий врагов Суртан-тархан! Пусть твое войско всегда будет больше! А если враг окажется более многочисленным, то пусть твоя мудрость придаст твоим воинам достаточную силу!

Вот так. Угр, явно намеренный продолжить дискуссию, не посмел перебить тост.

Собравшиеся за столом проорали что-то солидарное, все выпили. Потом выпили за возлюбленного Богом великого хакана Менахема, потом за…